Молись о нас!

«Остерегайтесь же людей, ибо они будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас, и поведут вас к правителям и царям за Меня, для свидетельства перед ними и язычниками. Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас». ( Мф. 10:17-20).

1.

Шёл ненастный 1535 год. Раннее утро. Дороги Лондона начали заполняться небольшим скоплением людей. Все хотели прийти на рыночную лавку раньше остальных. Голод и холодные помещения, в которых жили люди, совершенно ослабили жителей города. Совершенно и не подумаешь… Ведь это Лондон – величайший город по своей красоте и изобилию природы! Но даже в нём имело место своя небольшая, ничем необоснованная печаль жителей. День был темный, не имел красок, и даже весеннее солнце так не пригревало, как раньше. Как будто наступила хмурая осень, хотя до ее начала было ещё целое лето – время радоваться и путешествовать. Даже голоса и поведение жителей было грубое, словно опасное для жизни.
— Смотри куда идёшь! – крикнул человек в черном пальто на сутулого, маленького ростом человечка, когда тот случайно заглядевшись под ноги, ударил его плечом о плечо.
« Зачем же так кричать? Я ведь слышу…», — подумалось человеку, который был раздавлен. Не тем раздавлен, что его прямо так, на улице, оскорбили, но тем, что он шел с похорон любимого человека – своего отца. Того человека, с которым несмотря на его старческий возраст, было весьма весело и забавно. И тут такое… Прервалось веселье, прервалась радость: «Его более нет, моего отца более нет!», — начал кричать в душе сам себе, скорбя и плача, но не показывая свою скорбь и плач прохожим.
Так проходил этот день практически у каждого жителя Лондона, и, наверное, не было весельчаков, ибо каждый задумался о мимолетности своего бытия. О том, что будет после. Но вдруг многих перебивала мысль о том, что нужно заботиться о сегодняшнем дне, а не о будущем, ведь будущего может и не быть. И вправду! Истинная мысль, нечего заботиться о том, чего пока нет…
Но не подлежала такая мысль Томасу. Он думал и думал о том, что с ним будет, если он не отречется от своей позиции и не удовлетворит власти Англии и самого его великолепия Генриха VIII.
« Как они могут заставить меня отречься от веры во Христа? Разве Христос не больший за самого короля Генриха VIII? Пусть они и приведут меня на место казни, но отречения моего всё равно не получат. Я не буду удовлетворять хотения тех, кто хочет запятнать лик Христа и произвести операцию по обращению людей в безбожие»,- думалось ему из-за переживаний того, что власти и сам Генрих VIII собственноручно подписал адресованное ему письмо, в котором говорилось о том, что если он не отдаст честь королю, то будет казнён, и его жизнь, в которой он так усердно проповедовал Христа, оборвется не из-за чего, по пустому делу.
Нервы были на пределе, и Томас не понимал, что делать. Он всё мял бумагу, на которой было написано письмо. Хотел было сесть и написать письмо от своего имени английским властям, и очень хотел, чтобы оно дошло до самого Генриха VIII. Хотел посмотреть на злобу и ненависть к нему, которую бы показал на своем уже немного сморщенном лице сам король. И хотя узнал бы это понаслышке, то весьма был бы рад знать, что если жить – значит жить для Христа, а если умирать – значит умирать для Христа, даже в преследовании и гонении. Но всё же не решался ничего писать, всё тёр да тёр бумагу, начинал писать, что-то не получалось, и она отправлялась туда, где место мусору.
В этот вечер, сидя при свече, Томас чувствовал себе зажатым, и это только от тех мыслей, что же он ответит королю и как король на это отреагирует. Сердце его было полное волнения, но душа более радовалась, нежели печалилась, оттого, что он скорее всего пострадает за имя Христово, за веру в Него, ибо для Томаса Христос был личным Спасителем, вытянувшим его из грязи, и он, познав любовь Христову, не мог просто так взять и расстаться с ней.

2.

Утро следующего дня началось для Томаса как всегда с мессы. У него это уже вошло в привычку с самых малых лет. Также он не переставая читал книги. В Библии из Евангелия от Иоанна его любимым отрывком был такой: « Иисус сказал: потому любит Меня Отец, что я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее. Сию заповедь получил Я от Отца Моего»( Иоанн 10, 17-18). Большие соображения имел Томас насчёт этого отрывка, и даже писал размышления о нём.
Шла месса. Служба уже подходила к тому, чтобы хлеб и вино пресуществились в Тело и Кровь Христову. И вот он, служа мессу, берет хлеб, говоря слова установления: «Сие есть Тело моё, которое за вас предается для прощения грехов». После взял чашу с вином, сказав: «Сие есть Кровь Моя, Нового Завета, за всех проливаемая для прощения грехов. Это превозносите в мою память». Каждый раз поднимая Тело и Кровь Христову вверх, он смотрел именно на них, ибо видел в этом то, что его искупило, то, что когда-то висело и проливалось на кресте для прощения его грехов и грехов мира. Он в это верил, но верил не слепо, а точно уразумевая, насколько это страшно – быть побитым и униженным ни за что.
После он пошел раздавать Тело Христа людям. Все становились на колени и проявляли этим огромную честь для Христа. Томас радовался, видя, с какой верой люди приходят ко Спасителю, дабы Он их исцелил как физически, так и духовно. Месса завершилась благословением. После совершения сего таинства, к нему при входе в церковь подошёл человек, совершенно ему незнакомый. Он держал при себе газету. Человек сей посмотрел на Томаса с видом огорчения и как бы сожаления, и как будто говоря: «Отче, что же вы наделали?». Человек этот представился: « Меня зовут Уильям, я прихожанин вашего прихода. Пришел доложить вам и показать то, что про вас пишут». Он развернул газету, пролистнул примерно четыре страницы и показал статью «Враг короля и народа».
Томас начал читать. Его изумила грамотность написания, но вообще не порадовала подлинность фактов, которые он о себе только что узнал. — Прошу никому не показывать и не разглашать более. Хорошо? — как бы с тревогой попросил Томас. — Хорошо, но что теперь будет с вами? Что вы будете теперь делать? — спросил отчаянно Уильям. — Молиться. Не было такого, чтобы молитва не помогала, — сказал Томас снисходительно. На глазах его видна была печаль, но он не подавал виду, как бы уверяя подошедшего к нему человека, что всё хорошо и не о чем беспокоиться. После увиденного в газете у его стал в горле ком. Он пришел домой, думая, доживёт ли он вообще до следующего дня. А может, его схватят, как врага и просто распнут, как когда-то Христа. Может, он будет страдать, и делать это только из-за того, что так хочет король. Многие мысли перемешались в нем, и он не мог остановиться, чтобы не думать. Думая об одном, он повторял вслух, крича сиплым голосом: « Отойди, отойди, отойди…». И как только дурная мысль вынималась из головы, приходила сразу же иная. Он, чтобы избавится от мыслей, стал на колени перед крестом и сказал: «Помоги мне держать мои мысли в чистоте, дабы не повяз я в этой грязи». Сказав это перед крестом, на котором было изображение распятого, он пошел спать. И, к удивлению, заснуть у него получилось. А вот утро имело свои странности. Проснулся он от громкого стука в дверь.

3.

Откройте немедленно, иначе нам придется ломать двери! – кричал басистый голос снаружи. Томас не успел ещё пробудится после ночи, в которой хоть раз за последнее время нормально спал, как уже во всё сердце испугался. Тревога налетела на него и закрыла его своим плащом. Он сейчас не думал ни о чем: ни о незаконченной книге, ни о том, что сейчас будет, если он откроет дверь – ни о чем. В его голове пробегала лишь мысль, для чего они так стучат и кричат и зачем им надобно было прийти в столь раннее утро. -Открывайте, господин Мор! – кричал мужчина снаружи, напрягая свои голосовые связки.
Томас открыл дверь. Перед ним стояли двое в дорогих одеждах и черных шляпах, очень модных на то время. Они без спроса и всякого разрешения вломились к нему в дом и начали что-то искать. Один из них подошёл к его письменному столу и уверенно проговорил:
— Господин Мор, вы арестованы по причине неподчинения королю. Если вы будете сопротивляться при вашем аресте, то мы вынуждены будем применить силу и нужные для преступников меры. В ваших же приоритетах сейчас не сопротивляться и спокойно отдаться под стражу.
Томас Мор посмотрел на них своими печальными глазами, но в глазах этих был блеск радости оттого, что он не будет страдать без причины, но именно с повода проповеди Христа и обращения язычников в веру. — Хорошо, я не буду сопротивляться, — сказал Томас, протягивая руки, чтобы те его связали. Сказал он это в необыкновенном спокойствии и совершенной кротости. Сказал он так, как будто готовился к этому моменту всю свою жизнь, как будто каждый день практиковался над говорением этих слов. Его связали и вывели на двор его дома. Перед ним стояла повозка, которую тащили две лошади. Тут внезапно один из тех, кто его арестовывал взял обыкновенный платок и завязал им глаза Томаса, видно для того, чтобы тот не видел, куда они поедут. И вот они все втроём отправились в дорогу. Местами дорога была очень плоха, а местами можно было и проехать. Через часа полтора езды лошади остановились. « Видно, приехали…», — подумал Томас.
— Вылезай, разбойник! – с юмором крикнул один из тех, кто арестовывал Томаса. – Вот мы и приехали. Теперь ты точно отдашь присягу королю после того, что мы с тобой здесь будем делать. Ну а если не отдашь присяги, сам себе выпишешь приговор. Место, в которое они приехали, называлось Тауэр. С виду всё казалось мрачным и черным, и так истинно было. Люди, приехавшие домой к Томасу, поместили его в одной камере, где было очень сыро. Вышедши из камеры, они пошутили между собой, а потом один, который был более весельчаком, снова зашёл и сказал:
— Вот, привезли тебя в то место, где ты можешь подумать над своим поведением. Может, ещё одумаешься… Хотя, если у тебя в голове ничего умного нет, то так и сгниешь здесь. В общем выбор всегда за тобой. После сих сказанных слов он ушел, крепко-накрепко затворив и закрыв за собой дверь камеры. Как только человек, посланный королем, ушел, Томас тотчас начал молиться: « Господи, не дай, чтобы в сердце мое вошла ненависть к врагам моим. Дай мне сердце чистое, не осуждающее людей за их поступки и провинности. Если ты хочешь, чтобы этой смертью я прославил Тебя, то пусть я приму эту смерть. Пусть будет воля Твоя, ибо она для меня дороже за всё». Закончив молитву, он лег на бетонный, холодный пол, хотел сомкнуть глаза, но не получалось из-за криков бичеваний людей в других камерах. Эту ночь он не спал.

4.

Наутро сам придворный короля приехал в Тауэр и привёз либо хорошую, либо плохую новость. По словах короля Томас Мор должен был решить это сам. Во время приезда придворного, Томас имел время утренней молитвы, поскольку мессы у него сегодня утром не было. Да и вообще не секрет, что вчерашняя месса была для него последней. Последний раз он увиделся со Христом в евхаристическом хлебе, и его настораживало то, что они не дадут ему принять Тело Христово в свое сердце хотя бы в последний раз. Но он молился, и это было его духовной пищей. Молился Томас настолько искренне, что даже не услышал и не заметил, как придворный короля именем Паоло вошёл к нему в камеру и сразу же загорелся гневом на Томаса из-за того, что увидел его молящимся. Он подошёл к Томасу и толкнул его как можно сильнее, чтобы ему сделалось больно и он перестал молиться. Отпихнул его, и тот ударился головой о бетонную стену, но сознание не потерял.
— Ну и где же твой Христос? Что же Он тебя не спасает? – прозвучали грозные слова придворного, говорившие, что если он не отречется, то ему грозит смертная казнь.
— Он здесь, у меня в сердце. – проговорил Томас ослабленным голосом. Голос этот хоть и был слаб, но говорил о великом милосердии и неисчерпаемой любви Божией. Томасу было нелегко говорить, но он нашел в себе силы, чтобы исповедать свою веру, чтобы показать ее, думая, что, может, и придворный за время пребывания в этой камере станет христианином.
— Это не столь важно. Я приехал специально к тебе сюда по поручительству короля Генриха VIII. Он даёт тебе шанс исправиться перед его величеством и всей властью Англии, оставив Христа и обратившись на нашу сторону. При неповиновении мне и его приказу, ты будешь предан казни через отрубание головы. Тебе всё ясно?
— Да, сэр, я всё понимаю. – снова же с необыкновенным спокойствием ответил Томас.
— Тогда отвечай мне быстро и без церемоний: ты отрекаешься от Христа, которого исповедуешь?
В эту минуту решалась вся судьба Томаса Мора. Если бы он сказал, что отрекается, то был бы предателем Христа, сделался бы вторым Иудой, а если бы не отрекся, то его бы повели на болезненную и мучительную смерть. Молчание в такие минуты является наибольшим и наивернейшим ответом, потому что приводит в замешательство всех.
— Отвечай! Отрекаешься или нет?!
Томас посмотрел на него глазами, говорившими о пощаде, и Паоло сразу это увидел, но слов, сказанных устами Томаса, он не ожидал услышать, ибо они были отрицательны:
— Нет, я не отрекусь от Христа, даже если бы вы снимали с меня заживо кожу. – проговорил он, и Паоло сделал вид как будто не расслышал, но после гневными глазами посмотрел на Мора и сказал:
— Ты сам себя приговорил. Это твой выбор. Тебе же теперь терпеть, не мне.
Взгляд Паоло был хладнокровен и показывал полное безразличие к тому, что Томас будет страдать только за веру, которую исповедует, и более ни за что. Паоло был сейчас в ипостаси зверя, который пришел морально разорвать Томаса, а после передать его тем хищникам, которые разорвут его и физически. Томас не поддался этому свирепому взгляду и своими глазами как будто вновь сказал: «Я не отрекусь».
После странного молчания Паоло выбежал из камеры, полный гнева, ибо нужно было брать на себя кровь ещё одного человека(это был не первый человек, которого ему довелось убить, правда не своими руками). Выбежал, подошёл к сторожам, и сказав им, чтобы притащили заключённого камеры номер 7, пошел садится в свою повозку.
Томаса, прикованного цепями на руках привели, тоже усадили в повозку рядом с двумя воинами, и повозка тронулась, держа путь в дворец короля, а потом на главную площадь города.

5.

Дорога в Лондон шла через лес. Томас вспомнил этот воздух, потому что его этой же дорогой везли в Тауэр. Придворный и воин короля сидели спереди и о чем-то без умолку шутили. Разговаривали о политике и экономике Англии, о том, что правильно делает король, избавляясь от таких же предателей как, Томас Мор. Сам же Томас в это время сидел, закрыв глаза. Возможно, представлял себе Христа распятого, может быть думал, что будет говорить в свое оправдание. В конце концов сердце его молилось и просило: «Господи, дай им и мне сердце чистое и полное любви». Думал он о своей так скорой смерти. Посмотрев из повозки, увидел, что лес они уже проехали, и что начинается знакомая для него территория. Все окрестности эти он знал, ибо когда-то ему здесь приходилось жить, в такой маленькой, ветхой избушке. Мысли крутились разные, но они были перебиты громким смехом придворного и воина. После этого смеха, они очень презрительно посмотрели на Мора, как будто шутка была про него. И вправду эта шутка была о нем и его неугасимой верности Христу. «Как они в такие мгновения могут смеяться? Разве они не умеют сострадать человеку, который в скорой поре будет убит?» — думалось Томасу и сердцу становилось всё тяжелее нести это бремя. Его сдавливало от их бессердечия и равнодушия. «Разве человек не Божие творение? – спрашивал он сам себя. – Разве так надлежит подражать Богу, который любит без границ?».
В этот момент он потерял всякое доверие к людям. Не только доверие, но и вера у него терялась тоже. Поэтому он сразу же закрывал глаза и представлял распятие Христа, ведь сам Христос висел на деревянном кресте и мог исцелить всякую болезнь его души, даже самое бесплодное неверие.
Повозка остановилась. Вылезши из повозки, он увидел дворец короля. Насколько он был красив внешне, но сколько лжи и ненависти копилось внутри его! Томаса Мора взяли под руки два солдата из армии и повели в комнату, где сейчас обитал король.
— Я давно тебя ждал. – проговорил вполголоса Генрих VIII, хотя Томас не успел ещё толком войти в комнату короля. Его подпихнула стража, и он чуть не упал перед королем. Всё-таки ноги его ещё могли держаться, хотя он переносил огромные душевные страдания. На это утверждение Томас промолчал.
— Знаешь ты, что я имею право тебя казнить и имею право отпустить?
— Да, король, я всё это знаю. Но даже теперь, услышав слова, проговоренные вами только что, моя вера ещё более укрепилась, ибо вы сказали точь-в-точь те слова, которые сказал Понтий Пилат Христу, когда его осуждали многие. – проговорил он с уверенностью, но робкой сменой голоса.
— Отставить проповедь в королевском дворце! У меня к тебе лишь один вопрос, который решит твою судьбу. Тебе его не раз задавали, но ты дал отрицательный ответ. Надеюсь, ты образумился за время пребывания в Тауэре. – с надеждой на отречение Томаса сказал король.
– Ты отрекаешься от Христа или нет?
— Досточтимый король, у меня нет оснований, чтобы отречься, ибо свою веру я нахожу подлинной. И я не буду тешить ваше же самомнение, угождая вам и отрекаясь от того, что истинно.
— Тебе, наверное, не раз говорили, так я повторю: ты сам себя приговорил! Стража! Через сорок минут на главной площади я хочу видеть его без головы. Сделайте это, иначе тоже пойдете под суд. И эти судом буду руководить я. Я вас предупредил. Он обратился к Томасу:
— Тебя я тоже предупреждал, но ты упрямый, как осёл. За это ты и поплатишься, и никакой Христос не убережёт тебя от моих рук. – это были последние слова короля. После сказанного, он вышел из комнаты и пошел на обед, ибо был уже час дня. Как же! Ведь нельзя же смотреть на «представление» на голодный желудок…

6.

Буквально через тридцать минут после встречи Томаса с королем, оратор самого короля вышел на балкон дворца и затрубил в рог. А когда все обернулись, чтобы слушать его, он начал говорить:
— Досточтимые жители Лондона! Через десять минут на главной площади нашего города будет казнён противник нашего государства и самого короля через отрубание головы! Если вы хотите посмотреть на смерть преступника, который немало зла сделал нашему государству, то милости просим. Всё будет происходить через десять минут на главной площади!
Народ столпился, слушая его, и каждый думал, о каком преступнике говорит оратор. Многие, у кого родной человек сидел в тюрьме ужаснулись, ибо думали, что именно его родственника поведут на убиение. И только один человек, с которым разговаривал Томас Мор после службы в церкви, именно тот Уильям, точно знал, что на убиение ведут Томаса. Он догадывался и знал, что его судьба сложится именно так, потому что тот, кто насолил королю, будь то словом или делом, ещё ни один не оставался в живых. После сказанных оратором слов, народ пошел собираться на главную площадь, чтобы посмотреть не из соболезнования, но из интереса. Насколько же жестоки сердца людей!
Народ столпился вокруг небольшого возвышения, как будто сцены, на которой стояло что-то похожее на гильотину, и раздался крик оратора:
— Расступитесь, дайте пройти осуждённому!
Толпа людей раздвинулась и среди них проходил человек с опущенной головой – это был Томас Мор. Его вели на место убиения два конвойных, задрав головы кверху и имея при себе запас гордой и насмешливой улыбки. Они поглядывали в сторону друг друга и в сторону толпы, как будто были горды тем, что ведут настолько страшного и опасного преступника. Томас между тем, не слыша громкие крики людей, их осуждения, молился Богородице: «Дева Мария, помоги мне пережить это искушение. Прошу тебя также, чтобы после моей смерти хоть несколько человек обратились во святую веру, Заступницей которой есть Ты, о Пресвятая Мария, Матерь Божьего Сына». Он повторял эти слова. За несколько минут он смог их выучить, и повторял настолько искренне, что мурашки бежали по его телу. Видя, что они подходят к месту осуждения, он вздохнул и произнес вслух: «Будь прославлен, Господи Иисусе Христе и Пресвятая Богородица Дева Мария». Конвойные посмотрели на него, как на сумасшедшего и громко-громко рассмеялись, сказав:
— Тебя ведут на убиение, а ты ещё молишься! Какой же ты дурак!
— Точно, точно, дурак! – подхватил второй, разрываясь от смеха с повода такой преданности Томаса своей вере.
Вот они уже вошли на возвышение. Томас стал перед оборудованием, в которое ему теперь нужно было засунуть голову. Он уже было приготовился это сделать, но король, сидевший в роскошной карете, приказал оратору дать ему последнее слово. Оратор подошёл к Томасу, посмотрел на него с презрением, а после обратился и к народу, и к самому Томасу:
— Король решил дать этому негодяю последнее слово, поэтому выслушаем его.
Томас Мор с удивлением посмотрел на оратора, ведь никому более не давалась в эту минуту, особенно осуждённому, свобода слова. Он начал говорить:
— Господа, я могу сказать лишь одно: как апостол Павел, согласно Деяниям Святых Апостолов, одобрительно смотрел на смерть святого Стефана, и даже сторожил одежды тех, кто побивал его камнями, но тем не менее он вместе с ним сейчас свят на небесах, и на небесах они будут соединены вечно, так и я поистине надеюсь и буду усердно об этом молиться, что мы с вами, господа мои, бывшие мне судьями и приговорившие меня к смерти на земле, вместе, ликуя, сможем встретится на небе, достигнув вечного спасения.
На ораторе, стоявшем рядом с ним, и на толпе появилась улыбка от этих, по их мнению, глупых слов. Что можно было сказать ещё глупее? И возможно один только Уильям стоял и внимательно слушал Томас Мора, потому что слышал в словах его правду, правду евангельского ребенка, полного смирения и кротости перед теми, кто его сейчас за правду будет убивать.
Итак, настал момент, в котором все умолкло. Такой тишины при таком количестве людей нельзя нигде было более слышать. Голову и руки Томаса просунули в оборудование. Он стоял на коленях и молил: « Матерь Божия, молись за нас, грешных, ныне и в минуту нашей смерти».
Он сказал «Аминь» и его тело почувствовало, как голова от него отделилась. Народ с ужасом смотрел на это зрелище, и только на лице короля была безжалостная улыбка, как будто для его было уже привычным убивать людей, как будто он делал это каждый день.
Уильям, смотрев сначала на Томаса, потом обернул голову свою к небу и со слезами одновременно радости и печали произнес:
— Святой Томас Мор, мученик, молись о нас!
Толпа расходилась. И только Уильям подошёл к мёртвому телу и попросил короля, чтобы его забрать и достойно, по-человечески похоронить. Через три дня были его похороны. На похоронах не только пели за упокоение души, но и повторяли: святой Томас Мор, мученик, молись о нас Богу. И хотя на похоронах у Томаса было человек десять – пятнадцать, именно эти люди добились его официального коронования. И теперь, начиная с XVI века, во многих городах Англии, в день шестого июля, верующие приходят в храм и повторяют: святой Томас Мор, Заступник, молись о нас!